«Слово Мустая – хрустальный родник»


 

Все завершил…

И вот с рассветными лучами

Птиц выпускаю из своей груди…

Свое творчество, сердце и душу посвятил народу, Родине

М.Карим

 

Вот уже который год и без того чудесный октябрь обильно украшают мустаевские строки, а с тех пор, как он нас покинул, еще и воспоминания о нем. И каждую осень терзает тревога: столько сказали, столько вспомнили, но не иссякает источник его мудрости. Не прерывается. Для всех тех, кто, как и я, открыл его для себя. В любом случае, мустаевская мощь и обаяние пленяют раз и на веки. Поэт покинул нас. Но мы мечтаем погреться у «Солнца без шрама и трещины», которое завещал нам в наследство Мустай Карим, возможно, не подозревая, что таким Солнцем способна стать для нас его поэзия.

Каждый октябрь был в его жизни неповторим. Не обязательно радостен, было и не очень-то сытое детство, война, ранения, тяжелая болезнь... Но случались и торжества: вечера в оперном театре и встречи на Девичьей горе... Нынешняя осень претендует на сборник Мустая Карима на русском языке под названием «Покатилось сердце мое...», в который вошли стихи о времени и любви. Кроме того, открылись новые сведения, еще раз обозначившие стойкие грани мустаевской натуры: верность, порядочность, деликатность.

В любви, даже счастливой, всегда таится печаль, а всякая печаль — от чувства уходящего времени. Оттого так тесно, порою даже трагически, они связаны — любовь и время. Одним и тем же кругом проходят они — весну, лето, осень и зиму. И разве нет у любви ясного доверчивого утра, жаркого полудня, переходящего в красный грустный закат, и не сменяет ли его ночь печальных воспоминаний или горьких терзаний?

Оттого и грустна книга «Покатилось сердце мое…», первый посмертный сборник лирики Мустая Карима. А ее он писал до последних своих дней.

Ты пишешь мне в печали и тревоге,

Что расстоянья очень далеки,

Что стали слишком коротки и строги

Исписанные наскоро листки…

Любимая, ты помнишь об Урале,

О синих далях, о весенних днях,

О том, как мы однажды любовались

Цветами, выросшими на камнях?

Покатилось сердце моё

Кругленького, кругленького, моего клубка не встретил ли, дяденька?

Из сказки

Я напасть надеялся на след

Той, которой краше в мире нет!

На дорогу бросил не клубок —

Сердце покатил средь ста дорог.

Не клубок катился впереди —

Сердце, что рванулось из груди.

Ты песнь любви по бревнышку,

как дом,

Не разбирай: не соберешь потом.

Да можно ли, годится ль вновь и вновь

Чинить и перекраивать любовь?

Пускай живет в биении сердец

Такой — как сотворил ее Творец.

А сейчас я…

Очищен от грехов и прегрешений,

И ангелы спят на плечах моих…

 

Правда, спрашивал себя иной раз: «Не грех ли это, старому человеку писать о любви?». И сам же себе отвечал: «Если и грех, то невелик. Говорят же: что в юности — глупости, то и в старости — дурости».

Однажды его разбудил соловей. Он вспомнил, как весной 1942 года, вот так же, на рассвете, лежал на дне окопа и, ожидая боя, слушал распевшегося вдруг соловья. Это про него через двадцать лет в поэме «Черные воды» он написал:

Проснулся я. Очнулся мир

В лучах рассвета

О, как ликует соловей

Здесь рядом где-то!

Поет самозабвенно он

На всю планету,

Как будто радостям его

Предела нету.

 

Прошло еще сорок лет, и вот он снова прилетел, тот соловей. О чем же пел он на этот раз?

Люди, не смотрите, что времена смутные, люди, не поддавайтесь! Я пою, всегда пою, чтобы не тускнел голос. Будьте стойки и вы! Я маленькая пташка, а вы — из могучего человеческого рода-племени. В вас — мудрость и сила любви!

Так говорил соловей.

Поэт и сам часто думал о маленьких певчих пташках: что бы ни творилось в человеческом мире, они все так же воспевают неугасимый дух, неувядаемую красоту, незатихающую мелодию, высокую поэзию. Только благородство, любовь и красота не клонят головы перед невзгодами.

И причем тут «старость-дурость», если поэзия соловьем льется с любого куста, ромашкой пробивается даже из кучи мусора? (У Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…»). Хотя так же верно и то, что поэзия, из какого бы «сора» ни росла, глазами все же тянется к тому, что над головой. Оттого в ней не только поют соловьи, но и сияют звезды. Ведь даже сами стихи чаще идут не под заголовками, их осеняют звездочки.

Мустай Карим тоже написал немало стихов о соловьях и звездах. И все же одного стихотворения он не написал. Стихотворения, которое можно было бы назвать «Семь звезд Большой Медведицы» или просто обозначить звездочками. Лишь раз мельком упомянул он это созвездие, но тогда еще не знал, что ожидает его. История только начиналась.

Над аулом Кляшево есть Дубковое взгорье, сюда мальчишки пригоняли коней в ночное, жгли костер, пекли картошку. Отсюда была видна Уфа — горстка далеких огней, висящих во тьме. Никто из мальчиков в городе еще не был, далеким, недосягаемым казался он. Гораздо ближе — мерцающие над головой семь звезд Большой Медведицы.

В пятнадцать лет Мустай уехал в Уфу, стал учиться на рабфаке, окончил институт, получил диплом учителя и отправился на войну. Вряд ли он в эти годы искал в небе Большую Медведицу, не до того было. Но в октябре 1944 года в болгарском городе Тырново, затосковав о родных краях, он написал стихи, которые начинались так:

Видно, мы не зря в степи когда-то

Дым костров любили голубой

И, насквозь пронизанный закатом,

Светлый ковш Медведицы Большой.

А вскоре война закончилась. Была поверженная, праздничная для победителей Вена. И случилась там удивительная любовь. Так он через пятьдесят пять лет и запишет: «удивительная».

Ее звали Хильгой. Она жила на Зибенштернштрассе — то есть на улице Семи звезд (Большой Медведицы). Больше о ней нам ничего не известно. Ничего. Вчитываясь в строки его послевоенных стихов, ищешь в них следы этой неведомой Хильги и не находишь. Вену он покинул внезапно, уже тяжело больной. Немецкий осколок, пробивший в 1942 году под Мценском легкое, вызвал вспышку туберкулеза. Думалось, он уезжает домой умирать…

Через пятьдесят пять лет он запишет: «Три женщины были в моей жизни. Одна из них — Хильга».

Опорой памяти был — сохранившийся среди давних рукописей ветхий, стершийся на сгибах лист — нижняя часть карты Вены на немецком языке. Там среди линий, черточек, россыпи множества мелких названий улиц, площадей, возможно, спряталась и Зибенштернштрассе. А еще, конечно, семь звезд Большой Медведицы, которые можно увидеть только ночью, но с любого места земли. Они были совсем близко, гораздо ближе, чем далекая, скрывшаяся среди многих венских улочек — Зибенштернштрассе.

Стихов «Семь звезд Большой Медведицы» он не написал. Но, вероятно, вместо этого он как-то вывел в дневнике: «Посеяв любовь, пожинаю тоску».

Его произведения - это искренние слова откровения, признания любви своей земле, народу. Это неиссякаемый родник добра, мудрости и благородства. Его родина – село Кляшево, что раскинулось у берегов красавицы Демы, подножия большого холма, напоминающего грудь башкирского богатыря. В тридцати километрах от Уфы, неподалеку от воспетой С. Т. Аксаковым речки Дёмы, на привольном склоне Девичьей Горы расположен аул Кляш.

 

При въезде на главную улицу - общественный колодец. Деревянный сруб, вал с цепью и ручкой, маленькая крыша, на крыше металлический флажок, а на флажке вырезаны слова: "Здесь источник поэзии Мустая Карима, не испив его, не проходите мимо!"

Колодец был испокон века, но надпись на нем появилась недавно - в день шестидесятилетия замечательного писателя, 20 октября 1979 года.

Ах, как хочется испить воды из этого колодца!

Его произведения зачаровывают гражданской смелостью, отзывчивой натуром, эрудицией, остроумием и тактом. Но он, поистине народный писатель, лауреат Государственной премии СССР, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета РСФСР, стеснялся своей известности

Слово Мустая Карима имеет живительную силу. Любовь к Башкирии - одно из главных чувств Мустая Карима. Только острое зрение, чутье помогало ему видеть прекрасное, что рядом с ним.

"Береза - это Россия. Листве ее нет числа". От России идут в листик живительные соки, от нее - высота, непокоренность бурям и грозам. «Человек не выбирает мать или Отчизну, свое время или эпоху. Не от него зависит: от какой матери и на какой земле ему родиться. Но какой след оставишь на земле, для чего живешь на этом свете - все зависит от самой личности, определяется ее горением, неустанной работой ее ума и сердца».

Я вспомнила первое знакомство с этим удивительным человеком.

Лето. Огромный шар солнца заходит за горизонт. Закончены все дела по дому. Я присаживаюсь на скамейку возле палисадника, где склонилась гроздь недозревшей черемухи. Тихий, ласковый вечер.

-Бабушка, а что у тебя в руках?

-Это книга великого человека.

И вот напевный говор льется из уст: «Человек должен вернуться к своей земле, любящими руками посеять в нее доброе зерно и свить гнездо…»

- А как это посеять доброе зерно?

- Это, внучка, оставить след на земле, память, как оставил частицу сердца в своих творениях мудрый сын башкирского народа – Мустай Карим.

Так он вошел в мою жизнь и стал для меня примером величайшего ума и доброты:

Я не случайный гость земли родной,

Я – сын ее, я – человеку брат.

«Людей роднит не язык и не богатство, а сердце, говорил Мустафа Сафич.- Оно принадлежит всем и всему, оно не может не любить, не творить. На земле чудес не бывает. Все вершится человеческими руками и разумом, вдохновением и мудростью».

В литературе Мустая Карима нашло отражение вечное движение жизни, непреходящие нравственные ценности. Дорог ему отчий дом, память о родителях. Родина - это «домик неприметный на тихом дальнем берегу».

В его стихах звучит тема памяти о родных местах, мудрости предков, запечатленных в песнях и сказаниях. По мнению поэта, беспамятство – самый тяжкий грех, как для отдельного человека, так и для всего человечества. “Талант - это золотой колокол, но без языка. И чтобы он зазвучал в полный голос, нужно много самоотверженно трудиться. Без этого он никогда не запоет в полную силу, хотя и золотой ”. И одно высказывание не противоречит другому. Творец работает всегда по зову души. Имя Мустая Карима, его творчество известно далеко за пределами нашей республики. Он стал символом культурной жизни России. Творчество народного поэта является национальным достоянием не только башкирского народа, но и других народов мира.

В своих книгах всегда воспевал дружбу между людьми, любовь к отчему краю. Мне посчастливилось поставить спектакль « Радость нашего дома». Действие разворачивается в воспоминаниях главного героя. Это трогательная история о славянской девочке Оксане, попавшей в годы войны с Украины в далекое башкирское село. Дружба детей искренняя, чистая. Они по – взрослому умеют сострадать, сопереживать и протягивать руку помощи каждому, кто в ней нуждается.

В творческом мире М. Карима отношения построены на очень высоких моральных категориях. В своих произведениях взвешивает каждую личность на весах совести. Учил видеть везде только прекрасное.

Всякое произведения большого поэта возвращает читателя к порогу родного дома, к тому уголку земли, который не только хлебом, но и духом питает человека. Об атмосфере деревенской жизни М. Карим напишет в повести «Долгое-долгое детство»: «Какое это блаженство полной грудью, привставая на цыпочках, вдыхать воздух аула».

Плакал зал, когда юные артисты вдохновенно сыграли отрывок из этой повести «Старшая мать прощается».

(Жаль, что тебя, Мустай, рановато покидаю. Крылья твои не окрепли. Бог тебе в помощь).

Мустай: «Эта смерть и меня наполовину убила. Впору по земле кататься; "рыдания душат — но заплакать не могу. Окаменел. Три дня Старшая Maть, на наших глазах игру со своей смертью вела, хотела, видно, чтобы свыклись мы, нашу волю укрепить хотела. Ночью ее не стало.

Я и сейчас плачу, удержаться не могу. Это не я, детство мое плачет. И не скоро ему выплакать все это. Но время брало свое. Блуждавшая душа к своему гнезду вернулась. Живу памятью».



И нет минуты лишней,
И каждый день, как чудо…
Здесь столько дел, Всевышний,
Что не уйти отсюда…

И всё-таки ушёл…
Ведать не ведаю, сколько осталось –

Дольше, чем нужно, не надобно мне…
Нам нужно было – чтобы дольше и дольше.


***
Долгая жизнь и короткая старость…
Думалось, этого хватит вполне.
…Ведать не ведаю, сколько осталось –
Дольше, чем нужно, не надобно мне.


Мера важна. И бессмыслен избыток,
Коль через край наливаешь вино:
В землю уйдёт он, желанный напиток,
В землю уйдёт, пропадёт всё равно.

Жизнь через край… Нет, дожить до мгновенья
Я не хочу и на этом стою,
Чтоб от своей же шарахаться тени,
Чтобы о тень спотыкаться свою…
***
Ещё одна, щедра и благодатна,
Явилась осень – шумных свадеб срок,
Пора разлук: не повернёт обратно
Клин птичий над сплетением дорог.

И, как обычно, лет моих крупицы
За журавлями устремились вслед –
С той разницей, что возвратятся птицы
Весною… А годам возврата нет.

Прощаюсь я с заботами своими, –
Дней не вернуть мне, сколько б ни просил.
Но если вдруг… Боюсь, не справлюсь с ними,
Не хватит сил, боюсь, не хватит сил.
***
Друзья, я всё чаще терзаюсь, гадая:
Так что же оставлю вам – вас покидая?
Оставлю вам солнце без шрама и трещины
И землю, что тоже вам мною завещана.

Оставлю – и старым и малым в угоду –
Горячий огонь и текучую воду…
И землю, и солнце, и воду, и пламя, –
О прочем – извольте заботиться сами.

Этими тремя стихотворениями в переводе Елены Николаевской Мустай Карим заключил свою последнюю книгу «Долгая дорога»